измерь мне, говорит, температуру, пульс, я, вроде, заболела – лейкемия, рак.
- Скажите, а здесь всегда так темно?
- Да, здесь всегда так темно. Иногда кажется, что солнца больше никогда не будет, а ты живешь в подземелье, в бархатной коробке, обитой серым, которая начала промокать, пропуская внутрь слякоть. Гармония серого становится мешком, в который можно кричать, сколько влезет. Петербург пытались изображать пасторальным, легким, необязательным, пустым, грубым, жестоким и равнодушным, но, кажется, так и не достигли успеха ни в одном из случаев, потому что в конце всех песен Петербург — это полумертвый город, в котором время останавливается, с его коммунальными кухнями и Васильевским островом, стрелками в дымке, туманной водой. Это город декаданса, город-театральные декорации, которые расставлены не по плану, увядающая роскошь, барельефы, покрытые плесенью, почти руины, на которых горят неоновые вывески. Он роскошен, как может быть раскошен хорошо убранный труп в гробу, он — галлюцинация, видение наркомана, звуки, приглушенные в ушах контуженного, он — острова, которые не сообщаются друг с другом, мосты, которые иногда становятся отдельным городом. В Питер люди приходят, чтобы избавиться от назойливого зуда Москвы, влюбляются в него, потом бродят по улицам, расчищая глаза от снега и забывая, зачем они здесь, даже — кто они.
- Да, здесь всегда так темно. Иногда кажется, что солнца больше никогда не будет, а ты живешь в подземелье, в бархатной коробке, обитой серым, которая начала промокать, пропуская внутрь слякоть. Гармония серого становится мешком, в который можно кричать, сколько влезет. Петербург пытались изображать пасторальным, легким, необязательным, пустым, грубым, жестоким и равнодушным, но, кажется, так и не достигли успеха ни в одном из случаев, потому что в конце всех песен Петербург — это полумертвый город, в котором время останавливается, с его коммунальными кухнями и Васильевским островом, стрелками в дымке, туманной водой. Это город декаданса, город-театральные декорации, которые расставлены не по плану, увядающая роскошь, барельефы, покрытые плесенью, почти руины, на которых горят неоновые вывески. Он роскошен, как может быть раскошен хорошо убранный труп в гробу, он — галлюцинация, видение наркомана, звуки, приглушенные в ушах контуженного, он — острова, которые не сообщаются друг с другом, мосты, которые иногда становятся отдельным городом. В Питер люди приходят, чтобы избавиться от назойливого зуда Москвы, влюбляются в него, потом бродят по улицам, расчищая глаза от снега и забывая, зачем они здесь, даже — кто они.